Летающий пролетарий [Letayushchiy proletariy] lyrics

Предисловие

В "Правде"

пишется правда.

В "Известиях" -

известия.

Факты.

Хоть возьми

да положи на стол.

А поэта

интересует

и то,

что будет через двести

лет

или -

через сто.

I

Война, которая будет сейчас

Когда

перелистываем

газетный лист мы,

перебираем

новости

заграницы болотной,

натыкаемся -

выдумали

ученые империалистовы:

то газ,

то луч,

то самолет беспилотный.

Что им,

куриная судьба горька?

Человечеству

помогают,

лучи скрестя?

Нет -

с поднебесья

новый аркан

готовят

на шеи

рабочих и крестьян.

Десятилетие

страницы

всех газетин

смерть начиняла -

увечья,

горе...

Но вздором

покажутся

бойни эти

в ужасе

грядущих фантасмагорий.

...............................

2125 год.

Небо горсти сложило

(звезды клянчит).

Был вечер,

выражаясь просто.

На небе,

как всегда,

появился аэропланчик.

Обычный -

самопишущий -

"Аэророста".

Москва.

Москвичи

повылезли на крыши

сорокаэтажных

домов-коммун.

— Посмотрим, что ли...

Про что пропишет.

Кто?

Кого?

Когда?

Кому? -

Тревога.

Летчик

открыл

горящий газ,

вывел

на небе

раму.

Вывел

крупными буквами:

Приказ.

Мобилизация.

А потом -

телеграмму:

Рапорт.

Наблюдатели.

Берег восточный.

Доносим:

"Точно -

без пяти восемь,

несмотря

на время раннее,

враг

маяки

потушил крайние".

Ракета.

Осветились

в темноте

приготовления -

лихорадочный темп.

Крыло к крылу,

в крылья крылья,

первая,

вторая,

сотая эскадрилья.

Еще ракету!

Вспыхнула.

Видели?

Из ангаров

выводятся истребители.

"Зашифровали.

Передали

стам

сторожевым

советским постам.

Порядок образцовый.

Летим

наперерез,

в прикрытии

газовых завес".

За рапортом -

воззвание:

"Товарищи,

ясно!

Угроза -

Европе

и Азии красной.

Америка -

разбитой буржуазии оплот -

на нас

подымает

воздушный флот.

Не врыть

в нору

рабочий класс.

Рука — на руль!

Глаз — на газ!"

Казалось,

газ,

смертоносный и душненький,

уже

обволакивает

миллионы голов.

Заторопились.

Хватали наушники.

Бросали в радио:

"Алло!

Алло!!"

Мотор умолк,

тревогу отгаркав.

Потух

вверху

фосфорический свет.

А люди

выводили

двухместки из ангариков,

летели -

с женой -

в районный совет.

Долетевшим

до половины

встречались -

побывавшие в штабе.

Туда!

Туда!!

Где бомбы

да мины

сложил

арсенальщик

в страшный штабель.

Радиомитинг.

- Товарищи!

На митинг! -

радио кликал.

Массы

морем

вздымало бурно.

А с Красной

площади

взлетала восьмикрылка -

походная

коминтерновская трибуна.

Не забудется

вовек

картина эта.

В масках,

в противогазном платье

земля

разлеглась

фантастическим макетом.

А вверху -

коминтерновский председатель:

— Товарищи!

Сегодня

Америка

Союзу

трудящихся

навязывает войны! -

От Шанхая

до ирландского берега -

фразы

сразу

по радиоволнам.

Авиамобилизация.

Сегодня

забыли

сон и дрему.

Солнце

искусственное

в миллиард свечей

включили,

и от аэродрома

к аэродрому

сновали

машины

бессонных москвичей.

Легкие разведчики,

дредноуты из алюминия...

И в газодежде,

мускулами узловат,

рабочий

крепил

подвески минные;

бомбами -

летучками

набивал кузова.

Штабные

у машин

разбились на группки.

Небо кроили;

место свое

отмечали.

Делали зарубки

на звездах -

территории грядущих боев.

Летчик.

Рядом — ребятишки

(с братом)

шлем

помогали

надеть ему.

И он

объяснял

пионерам и октябрятам,

из-за чего тревога

и что — к чему:

— Из Европы выбили...

из Азии...

Ан,

они — туда

навострили лыжи,-

в Америку, значит.

В подводках.

За океан.

А там -

свои.

Буржуи.

Кулиджи.

Мы

тут

забыли и имя их.

Заводы строим.

Возносим трубы.

А они

не дремлют.

У них -

химия.

Воняют газом.

Точат зубы.

Ну, и решили -

дошло до точки.

Бомбы взяли.

С дом — в объем.

Камня на камне,

листочка на листочке

не оставят.

Побьют...

Если мы не побьем.-

Вперед.

Одна

машина

выскользнула плавно.

Снизилась,

смотрит...

Чего бы надо еще?

Потом рванулась -

обрадовалась словно -

сигнализировала:

"Главнокомандующий.

Приказываю:

Пора!

Вперед!!

И до Марса

винт отмашет!"

Отземлились,

подняли рупора.

И воздух

гремит

в давнишнем марше.

Марш.

Буржуи

лезут в яри

на самый

небий свод.

Товарищ

пролетарий,

садись на самолет!

Катись

назад,

заводчики,

по облакам свистя.

Мы — летчики

республики

рабочих и крестьян.

Где не проехать

коннице,

где не пройти

ногам -

там

только

летчик гонится

за птицами врага.

Вперед!

Сквозь тучи-кочки!

Летим,

крылом блестя.

Мы — летчики

республики

рабочих и крестьян!

Себя

с врагом померьте,

дорогу

кровью рдя;

до самой

небьей тверди

коммуну

утвердя.

Наш флаг

меж звезд

полощется,

рабочью

власть

растя.

Мы — летчики,

мы — летчицы

рабочих и крестьян!

Начало.

Сначала

разведчики

размахнулись полукругом.

За разведчиками -

истребителей дуга,

А за ними

газоносцы

выстроились в угол.

Тучи

от винтов

размахиваются наугад.

А за ними,

почти

закрывая многоокий,

помноженный

фонарями

небесный свод,

летели

огромней,

чем корабельные доки,

ангары -

сразу

на аэропланов пятьсот.

Когда

повороты

были резки,-

на тысячи

ладов и ладков

ревели

сонмы

окружающих мастерских

свистоголосием

сирен и гудков.

За ними

вслед

пошли обозы,

маскированные

каким-то

цветом седым.

Тихо...

Тебе — не телегой об земь!..

Арсеналы,

склады

медикаментов,

еды...

Под ними

земля

выгибалась миской.

Ждали

на каждой

бетонной поляне.

Ленинская

эскадрилья

взлетела из-под Минска...

Присоединились

крылатые смоляне...

Выше,

выше

ввинчивались летчики.

Совсем высоко...

И — еще выше.

Марш отшумел.

Машины -

точки.

Внизу — пощурились

и бросили крыши.

Проверили.

Есть -

кислород и вода.

Еду

машина

в минуту подавала.

И влезли,

осмотрев

провода и привода,

в броню

газонепроницаемых подвалов.

На оборону!

Заводы гудят.

А краны

мины таскают.

Под землю

от вражьего газа уйдя,

бежала

жизнь заводская.

Поход.

Летели.

Птицы

в изумленьи глядели.

Летели...

Винт,

звезда блестит в темноте ли?

Летели...

Ввысь

до того,

что — иней на теле.

Летели...

Сами

себя ж

догоняя еле,

летели.

С часами

скорость

творит чудеса:

шло

в сутки

двое сполна;

два солнца -

в 24 часа;

и дважды

всходила луна.

Когда ж

догоняли

вращенье земли -

сто мест

перемахивал

глаз.

А циферблат

показывал

им

один

неподвижный час.

Взвивались,

прорезавши

воздух весь.

В удушьи

разинув рот,

с трудом

рукой,

потерявшей вес,

выструивали

кислород.

Врезались

разведчики

в бурю

и в гром

и, бросив

громовую одурь,

на гладь

океана

кидались ядром

и плыли,

распенивши воду.

Плавучей

миной

взорван один.

И тотчас

все остальные

заторопились

в воду уйти,

сомкнувши

брони стальные.

Всплывали,

опасное место пройдя,

стряхнувши

с пропеллеров

капли;

и вновь

в небосвод,

пылающ и рдян,

машин

многоточие

вкрапили.

Летели...

Минуты...

сутки...

недели...

Летели.

Сквозь россыпи солнца,

сквозь луновы мели

летели.

Нападение.

Начальник

спокойно

передвигает кожаный

на два

валика

намотанный план.

Все спокойно.

И вдруг -

как подкошенный,

камнем -

аэроплан.

Ничего.

И только

лучище

вытягивается

разящей

ручищей.

Вставали,

как в пустыне миражи,

сто тысяч

машин

эскадрильи вражьей.

Нацелив

луч,

истребленье готовящий,

сторон с десяти

— никак не менее -

свистели,

летели,

мчались чудовища -

из света,

из стали,

из алюминия.

Качнула

машины

ветра река.

Налево

кренятся

по склону.

На правом

крыле

встает три "К",

три

черных

"К"-

Ку-клукс-клана.

А ветер

с другого бока налез,

направо

качнул огульно -

и чернью

взметнулась

на левом крыле

фашистская

загогулина.

Секунда.

Рассмерчились бешено.

И нет.

Исчезли,

в газ занавешены.

На каждом аэро,

с каждого бока,

как будто

искра -

в газовый бак,

два слова

взрывало сердца:

"Тревога!

Враг!"

Аэробитва.

Не различить

горизонта слитого.

Небо,

воздух,

вода -

воедино!

И в этой

синеве -

последняя битва.

Красных,

белых

— последний поединок.

Невероятная битва!

Ни одного громыханийка!!

Ни ядер,

ни пуль не вижу мимо я -

только

винтов

взбешенная механика,

только

одни

лучи да химия.

Гнались,

увлекались ловом,

и вдруг -

поворачивали

назад.

Свисали руки,

а на лице

лиловом -

вылезшие

остекленелые глаза.

Эскадрильи,

атакующие,

тучи рыли.

Прожектор

глаз

открывает круглый -

и нету

никаких эскадрилий.

Лишь падают

вниз

обломки и угли.

Иногда,

невидимые,

башня с башнею

сходились,

и тогда

громыхало одно это.

По старинке

дрались

врукопашную

два

в абордаже

воздушные дредноута.

Один разбит,

и сразу -

идиллия:

беззащитных,

как щенят,

в ангары

поломанные

дредноуты вводили,

здесь же

в воздухе

клепая и чиня.

Четырежды

ночью,

от звезд рябой,

сменились

дней глади,

но все

растет,

расширяется бой,

звереет

со дня на день.

В бою

умирали

пятые сутки.

Враг

отошел на миг.

А после

тысяча

ясно видимых и жутких

машин

пошла напрямик.

В атаку!

В лучи!! -

Не свернули лета.

В газ!!! -

И газ не мутит.

Неуязвимые,

прут без пилотов.

Все

метут

на пути.

Гнут.

Командав нахмурился.

Кажется — крышка!

Бросится наш,

винтами взмашет -

и падает

мухой,

сложивши крылышки.

Нашим — плохо.

Отходят наши.

Работа -

чистая.

Сброшена тонна.

Ни увечий,

ни боли,

ни раны...

И город

сметен

без всякого стона

тонной

удушливой

газовой дряни.

Десятки

столиц

невидимый выел

никого,

ничего не щадящий газ.

К самой

к Москве

машины передовые

прут,

как на парад,

как на показ...

Уже

надеющихся

звали вралями.

Но летчики,

долг выполняя свой,

аэропланными

кольцами-

спиралями

сгрудились

по-над самой Москвой.

Расплывшись

во все

небесное лоно,

во весь

непреклонный

машинный дух,

враг летел,

наступал неуклонно.

Уже -

в четырех километрах,

в двух...

Вспыхивали

в черных рамках

известия

неизбежной ясности.

Радио

громко

трубило:

— Революция в опасности! -

Скрежещущие звуки

корежили

и спокойное лицо,-

это

завинчивала люки

Москва

подвальных жильцов.

Сверху

видно:

мура -

так толпятся;

а те -

в дирижаблях

да — на Урал.

Прихватывают

жен и детей.

Растут,

размножаются

в небесном ситце

надвигающиеся

машины-горошины.

Сейчас закидают!

Сейчас разразится!

Сейчас

газобомбы

обрушатся брошенные.

Ну что ж,

приготовимся

к смерти душной.

Нам ли

клониться,

пощаду моля?

Напрягшись

всей

силищей воздушной,

примолкла

Советская Земля.

Победа.

И вдруг...-

не верится! -

будто

кто-то

машины

вражьи

дернул разом.

На удивленье

полувылезшим

нашим пилотам,

те скривились

и грохнулись

наземь.

Не смея радоваться -

не подвох ли?

снизились, может,

землею шествуют? -

моторы

затараторили,

заохали,

ринулись

к месту происшествия.

Снизились,

к земле приникли...

В яме,

упавшими развороченной,-

обломки

алюминия,

никеля...

Без подвохов.

Так. Точно.

Летчики вылезли.

Лбы-складки.

Тысяча вопросов.

Ответ -

нем.

И лишь

под утро

радио-разгадка:

— Нью-Йорк.

Всем!

Всем!

Всем!

Радио.

Рабочих,

крестьян

и летные кадры

приветствуют

летчики

первой эскадры.

Пусть

разиллюминуют

Москву

в миллион свечей.

С этой минуты

навек минуют

войны.

Мы -

эскадра москвичей -

прорвались.

Нас

не видели.

Под водой -

до Америки рейс.

Взлетели.

Ночью

громкоговорители

поставили.

И забасили

на Нью-Йорк, на весь.

"Рабочие!

Товарищи и братья!

Скоро ль

наций

дурман развеется?!

За какие серебреники,

по какой плате

вы

предаете

нас, европейцев?

Сегодня

натравливают:

— Идите!

Европу

окутайте

в газовый мор! -

А завтра

возвратится победитель,

чтоб здесь

на вас

навьючить ярмо.

Что вам

жизнь

буржуями дарена?

Жмут

из вас

то кровь,

то пот.

Спаяйтесь

с нами

в одну солидарность.

В одну коммуну -

без рабов,

без господ!"

Полицейские -

за лисой лиса -

на аэросипедах...

Прожектора полоса...

Напрасно! -

Качаясь мерно,

громкоговорители

раздували голоса

лучших

ораторов Коминтерна.

Ничего!

Ни связать,

ни забрать его -

радио.

Видим,

у них -

сумятица.

Вышли рабочие,

полиция пятится.

А город

будто

огни зажег -

разгорается

за флагом флажок.

Для нас

приготовленные мины

миллиардерам

кладут под домины.

Знаменами

себя

осеня,

атаковывают

арсенал.

Совсем как в Москве

столетья назад

Октябрьская

разрасталась гроза.

Берут,

на версты

гром разбасив,

ломают

замков

хитроумный массив.

Радиофорт...

Охраняющий -

скинут.

Атаковали.

Взят вполовину.

В другую!

Схватка,

с час горяча.

Ухватывают

какой-то рычаг.

Рванули...

еще крутнули...

Мгновение,-

и то чересчур -

мгновения менее,-

как с тыщи

струнищ

оборванный вой!

И тыща

чудовищ

легла под Москвой.

Радость.

В "ура" содрогающимся

ртам еще

хотелось орать

и орать досыта,-

а уже

во все небеса

телеграммищу

вычерчивала

радиороста:

"Мир!

Народы

кончили драться.

Да здравствует

минута эта!

Великая

Американская федерация

присоединяется

к Союзу советов!"

Сомнений -

ни в ком.

Подпись:

"Американский ревком".

Возвращение.

Утром

с запада

появились точки.

Неслись,

себя

и марш растя:

"Мы — летчики

республики

рабочих и крестьян.

Недаром

пролетали -

очищен

небий свод.

Крестьянин!

Пролетарий!

Снижайте самолет!

Скатились

вниз

заводчики,

по облакам свистя.

Мы летчики -

республики

рабочих и крестьян!

Не вступит

вражья

конница,

ни птица,

ни нога.

Наш летчик

всюду гонится

за силами врага.

Наш флаг

меж звезд полощется,

рабочью власть растя.

Мы — летчицы,

мы — летчики

рабочих и крестьян".

II

Будущий быт

Сегодня.

Комната -

это,

конечно,

не роща.

В ней

ни пикников не устраивать,

ни сражений.

Но все ж

не по мне -

проклятая жилплощадь:

при моей,

при комплекции -

проживи на сажени!

Старики,

старухи,

дама с моською,

дети

без счета -

вот население.

Не квартира,

а эскимосское

или киргизское

копченое селение.

Ребенок -

это вам не щенок.

Весь день -

в работе упорной.

То он тебя

мячиком

сбивает с ног,

то

на крючок

запирает в уборной.

Меж скарбом -

тропинки,

крымских окольней.

От шума

взбесятся

и самые кроткие.

Весь день -

звонки,

как на колокольне.

Гуртом,

в одиночку,

протяжные,

короткие...

И за это

гнездо -

между клеток

и солений,

где негде

даже

приткнуть губу,

носишься

весь день,

отмахиваясь

от выселений

мандатом союзным,

бумажкой КУБУ.

Вернешься

ночью,

вымотан в городе.

Морда — в пене,-

смыть бы ее.

В темноте

в умывальной

лупит по морде

кем-то

талантливо

развешенное белье.

Бр-р-р-р!

Мутит

чад кухонный.

Встаю на корточки.

Тянусь

с подоконника

мордой к форточке.

Вижу,

в небесах -

возня аэропланова.

Приникаю

к стеклам,

в раму вбит.

Вот кто

должен

переделать наново

наш

сардиночный

унылый быт!

Будет.

Год какой-то

нолями разнулится.

Отгремят

последние

битвы-грома.

В Москве

не будет

ни переулка,

ни улицы -

одни аэродромы

да дома.

Темны,

неясны

грядущие дни нам.

Но -

для шутки

изображу

грядущего гражданина,

проводящего

одни сутки.

Утро.

Восемь.

Кричит

радиобудильник вежливый:

"Товарищ -

вставайте,

не спите ежели вы!

Завод -

зовет.

Пока

будильнику

приказов нет?

До свидания!

Привет!"

Спросонок,

но весь -

в деловой прыти,

гражданин

включил

электросамобритель.

Минута -

причесан,

щеки -

даже

гражданки Милосской

Венеры глаже.

Воткнул штепсель,

открыл губы:

электрощетка -

юрк! -

и выблестила зубы.

Прислуг — никаких!

Кнопкой званная,

сама

под ним

расплескалась ванная.

Намылила

вначале -

и пошла:

скребет и мочалит.

Позвонил -

гражданину

под нос

сам

подносится

чайный поднос.

Одевается -

ни пиджаков,

ни брюк;

рубаха

номерами

не жмет узка.

Сразу

облекается

от пяток до рук

шелком

гениально скроенного куска.

В туфли -

пару ног...

В окно -

звонок.

Прямо

к постели

из небесных лон

впархивает

крылатый почтальон.

Ни — приказ выселиться,

ни — с налогом повестка.

Письмо от любимой

и дружеских несколько.

Вбегает сын,

здоровяк-

карапуз.

— До свидания,

улетаю в вуз.

— А где Ваня?

— Он

в саду

порхает с няней.

На работу.

Сквозь комнату — лифт.

Присел -

и вышел

на гладь

расцветоченной крыши.

К месту

работы

курс держа,

к самому

карнизу

подлетает дирижабль.

По задумчивости

(не желая надуть)

гражданин

попробовал

сесть на лету.

Сделав

самые вежливые лица,

гражданина

остановила

авиамилиция.

Ни протоколов,

ни штрафа бряцания...

Только -

вежливенькое

порицание.

Высунувшись

из гондолы,

на разные тона

покрикивает

знакомым летунам:

— Товарищ,

куда спешите?

Бросьте!

Залетайте

как-нибудь

с женою

в гости!

Если свободны -

часа на пол

запархивайте

на авиабол!

— Ладно!

А вы

хотите пересесть?

Садитесь,

местечко в гондоле есть! -

Пересел...

Пятнадцать минут.

И вот -

гражданин

прибывает

на место работ.

Труд.

Завод.

Главвоздух.

Делают вообще они

воздух

прессованный

для междупланетных сообщений.

Кубик

на кабинку — в любую ширь,

и сутки

сосновым духом дыши.

Так -

в век оный

из "Магги"

делали бульоны.

Так же

вырабатываются

из облаков

искусственная сметана

и молоко.

Скоро

забудут

о коровьем имени.

Разве

столько

выдоишь

из коровьего вымени!

Фабрика.

Корпусом сорокаярусным.

Слезли.

Сорок -

в рвении яростном.

Чисто-чисто.

Ни копотей,

ни сажи.

Лифт

развез

по одному на этаж.

Ни гуда,

ни люда!

Одна клавиатура -

вроде "Ундервуда".

Хорошо работать!

Легко — и так,

а тут еще

по радио -

музыка в такт.

Бей буквами,

надо которыми,

а все

остальное

доделается моторами.

Четыре часа.

Промелькнули мельком.

И каждый -

с воздухом,

со сметаной,

с молоком.

Не скукситесь,

как сонные совы.

Рабочий день -

четырехчасовый.

Бодро, как белка...

Еще бодрей.

Под душ!

И кончено -

обедать рей!

Обед.

Вылетел.

Детишки.

Крикнул:

— Тише! -

Нагнал

из школы

летящих детишек.

— Куда, детвора?

Обедать пора! -

Никакой кухни,

никакого быта!

Летают сервированные

аэростоловые Нарпита.

Стал

и сел,

Взял

и съел.

Хочешь — из двух,

хочешь — из пяти,-

на любой дух,

на всякий аппетит.

Посуда -

самоубирающаяся.

Поел -

и вон!

Подносит

к уху

радиофон.

Буркнул,

детишек лаская:

Дайте Чухломскую!

Коммуна Чухломская?..

Прошу -

Иванова Десятого! -

— Которого?

Бритого? -

— Нет.

Усатого!..

— Как поживаешь?

Добрый день.

— Да вот -

только

вылетел за плетень.

Пасу стадо.

А что надо? -

— Как что?!

Давно больно

не видались.

Залетай

на матч авиабольный. -

— Ладно!

Еще с часок

попасу

и спланирую

в шестом часу.

Может, опоздаю...

Думаю — не слишком.

Деревня

поручила

маленькое делишко.

Хлеба -

жарою мучимы,

так я

управляю

искусственными тучами.

Надо

сделать дождь,

да чтоб — без града.

До свидания! -

Занятия.

Теперь -

поучимся.

Гражданин

в минуту

подлетает

к Высшему

сметанному институту.

Сопоставляя

новейшие

технические данные,

изучает

в лаборатории

дела сметанные...

У нас пока -

различные категории занятий.

Скажем -

грузят чернорабочие,

а поэзия -

для духовной знати.

А тогда

не будет

более почетных

и менее...

И сапожники,

и молочницы -

все гении.

Игра.

Через час -

дома.

Oтдых.

Смена.

Вместо блузы -

костюм спортсмена.

В гоночной,

всякого ветра чище,

прет,

захватив

большой мячище.

Небо -

в самолетах юрких.

Фигуры взрослых,

детей фигурки.

И старики

повылезли,

забыв апатию.

Красные — на желтых.

Партия — на партию.

Подбросят

мяч

с высотищи

с этакой,

а ты подлетай,

подхватывай сеткой.

Откровенно говоря,

футбол -

тоска.

Занятие

разве что -

для лошадиной расы.

А здесь -

хорошо!

Башмаки — не истаскать.

Нос

тебе

мячом не расквасят.

Все кувыркаются -

надо,

нет ли;

скользят на хвост,

наматывают петли.

Наконец

один

промахнется сачком.

Тогда:

— Ур-р-р-а!

Выиграли очко! -

Вверх,

вниз,

вперед,

назад, -

перекувырнутся

и опять скользят.

Ни вздоха запыханного,

ни кислой мины -

будто

не ответственные работники,

а — дельфины.

Если дождь налетает

с ветром в паре -

подымутся

над тучами

и дальше шпарят.

Стемнеет,

а игры бросить

лень;

догонят солнце,

и — снова день.

Наконец

устал

от подбрасывания,

от лова.

Снизился

и влетел

в окно столовой.

Кнопка.

Нажимает.

Стол чайный.

Сын рассказывает:

— Сегодня

случайно

крыло поломал.

Пересел к Петьке,

а то б

опоздал

на урок арифметики.

Освободились на час

(урока нету),

полетели

с Петькой

ловить комету.

Б-о-о-о-льшущая!

С версту — рост.

Еле

вдвоем

удержали за хвост.

А потом

выбросили -

большая больно.

В школу

кометы таскать

не позволено.-

Сестра:

— Сегодня

от ветра

скатился клубок

с трех тысяч метров.

Пришлось снизиться -

нитку наматывать.

Аж вся

от ветра

стала лохматовая.-

А младший

весь

в работу вник.

Сидит

и записывает в дневник:

"Сегодня

в школе -

практический урок.

Решали -

нет

или есть бог.

По-нашему -

религия опиум.

Осматривали образ -

богову копию.

А потом

с учителем

полетели по небесам.

Убеждайся — сам!

Небо осмотрели

и внутри

и наружно.

Никаких богов,

ни ангелов

не обнаружено".

А папаше,

чтоб не пропал

ни единый миг,

радио

выбубнивает

страницы книг...

Вечер.

Звонок.

— Алло!

Не разбираю имя я...

А!

Это ты!

Привет, любимая!

Еду!

Немедленно!

В пять минут

небо перемахну

во всю длину.

В такую погоду

прекрасно едется.

Жди

у облака -

под Большой Медведицей.

До свидания! -

Сел,

и попятились

площади,

здания...

Щека — к щеке,

к талии — талией,-

небо

раза три облетали.

По млечным путям

за кометной кривизной,

а сзади -

жеребенком -

аэроплан привязной.

Простор!

Тебе -

не Петровский парк,

где все

протерто

задами парок.

На ходу

рассказывает

бывшее

в двадцать пятом году.

— Сегодня

слушал

радиокнижки.

Да...

это были

не дни, а днишки.

Найдешь комнатенку,

и то — не мед.

В домком давай,

фининспектору данные.

А тут — благодать!

Простор -

не жмет.

Мироздание!

Возьмем — наудачу.

Тогда

весной

тащились на дачу.

Ездили

по железной дороге.

Пыхтят

и ползут понемножку.

Все равно,

что ласточку

поставить на ноги,

чтоб шла,

ступая

с ножки на ножку.

Свернуть,

пойти по лесу -

нельзя!

Соблюдай рельсу.

А то еще

в древнее время

были

так называемые

автомобили.

Тоже -

мое почтеньице -

способ сообщеньица!

По воздуху -

нельзя.

По воде -

не может.

Через лес -

нельзя.

Через дом -

тоже.

Ну, скажите,

это машина разве?

Шины лопаются,

неприятностей -

масса.

Даже

на фонарь

не мог взлазить.

Сейчас же -

ломался.

Теперь захочу -

и в сторону ринусь.

А разве -

езда с паровозом!

Примус!

Теперь

приставил

крыло и колеса

да вместе с домом

взял

и понесся.

А захотелось

остановиться -

вот тебе — Винница,

вот тебе — Ницца.

Больным

во время оное

прописывались

солнечные ванны.

Днем

и то,

сложивши ручки -

жди,

чтобы вылез

луч из-за тучки.

А нынче

лети

хоть с самого полюса.

Грейся!

Пользуйся!..-

Любимой

дни ушедшие мнятся.

А под ними

города,

селения

проносятся

в иллюминации -

ежедневные увеселения!

Радиостанция

Урала

на всю

на Сибирь

концерты орала.

Шаля,

такие ноты наляпаны,

что с зависти

лопнули б

все Шаляпины.

А дальше

в кинематографическом раже

по облакам -

верстовые миражи.

Это тебе

не "Художественный"

да "Арс",

где в тесных стенках -

партер да ярус.

От земли

до самого Марса

становись,

хоть партером,

хоть ярусом.

Наконец -

в грядущем

и это станется -

прямо

по небу

разводят танцы.

Не топоча,

не вздымая пыль,

грациозно

выгибая крылья,

наяривают

фантастическую кадриль.

А в радио -

буря кадрилья.

Вокруг

миллионы

летающих столиков.

Пей и прохлаждайся -

позвони только.

Безалкогольное.

От сапожника

и до портного -

никто

не выносит

и запаха спиртного.

Больному -

рюмка норма,

и то

принимает

под хлороформом.

Никого

не мутит

никакая строфа.

Не жизнь,

а — лафа!

Сообщаю это

к прискорбию

товарищей поэтов.

Не то что нынче -

тысячами

высыпят

на стихи,

от которых дурно.

А тут -

хорошо!

Ни диспута,

ни заседания ни одного -

культурно!

Полдвенадцатого.

Радио проорал:

— Граждане!

Напоминаю -

спать пора! -

От быстроты

засвистевши аж,

прямо

с суматохи бальной

гражданин,

завернув

крутой вираж,

влетает

в окно спальной.

Слез с самолета.

Кнопка.

Троньте!

Самолет сложился

и — в угол,

как зонтик.

Разделся.

В мембрану -

три слова:

— Завтра

разбудить

в полвосьмого! -

Повернулся

на бок

довольный гражданин,

зевнул

и закрыл веки.

Так

проводил

свои дни

гражданин

в XXX веке.

III

Призыв.

Крылатых

дней

далека дата.

Нескоро

в радости

крикнем:

— Вот они! -

Но я -

грядущих дней агитатор -

к ним

хоть на шаг

подвожу сегодня.

Чтоб вам

уподобиться

детям птичьим,

в гондолу

в уютную

сев,-

огнем вам

в глаза

ежедневно тычем

буквы -

О. Д. В. Ф.

Чтоб в будущий

яркий,

радостный час вы

носились

в небе любом -

сейчас

летуны

разбиваются насмерть,

в Ходынку

вплющившись лбом.

Чтоб в будущем

веке

жизнь человечья

ракетой

неслась в небеса -

и я,

уставая

из вечера в вечер,

вот эти

строки

писал.

Рабочий!

Крестьянин!

Проверь на ощупь,

что

и небеса -

твои!

Стотридцатимиллионною мощью

желанье

лететь

напои!

Довольно

ползать, как вошь!

Найдем -

разгуляться где бы!

Даешь

небо!

Сами

выкропим рожь -

тучи

прольем над хлебом.

Даешь

небо!

Слов

отточенный нож

вонзай

в грядущую небыль!

Даешь

небо!

• Artist:Vladimir Mayakovsky